«В начале было Слово,

и Слово было у Бога,

и Слово было Бог».

Эта интригующая библейская формула, видимо, и сформировала наше отношение к Слову.

Любому.

И того, кто его произносит, непременно именуют богом.

Неважно, каким, главное, что словоблуда поднимают на руки.

И он парит под небесами.

Чувство полёта. Словоблуд в восторге.

А что же Слово? Которое сказал словоблуд?

Оно производно от него. Поэтому не так уж и важно.

***

Вася живёт в селе.

Он работает обычным слесарем.

Вася мастер своего дела. Его, как специалиста, уважают.

Как и все среднестатистические слесаря, после работы иногда закладывает.

И даже во время работы.

Иногда очень часто и надолго.

У Васи грубые руки, с морщинами, в которые въелась вечная несмываемая чёрная грязь.

Такая же грязь под ногтями.

Вася любит порядок.

Дома у него порядок.

Чисто. Даже пыль каждый день вытирает.

Вещи в шкафу, а не на спинках стульев и тем более не на полу.

У Васи идеально чистый сарай.

Там он хранит свои любимые инструменты.

Иногда он протирает их керосином. Чтобы не ржавели.

Васе нравятся инструменты. Он испытывает по отношению к ним неподдельное уважение.

В инструментах для него воплощена вся человеческая цивилизация.

В этом же сарае за перегородкой живут свиньи.

Свиней Вася тоже любит.

Живых.

Вася даже периодически моет их. И ласково с ними разговаривает.

Он подкладывает свиньям еду и рассказывает, что интересного произошло с ним за день.

Свиньи тихонько хрюкают, радостно чавкают и с удовольствием слушают Васины рассказы.

Вася трудяга.

Вася благоговеет перед интеллигентами.

А какие в селе интеллигенты?

Главный интеллигент в селе – это учитель.

Вася благоговеет перед учителями.

Учителя читают много книг.

А кто читает книги – он очень умный. Он Самый-самый! Ведь в книгах – Слово. А где Слово – там и Бог.

Так считает Вася.

Книги – это ведь не Васины инструменты, которые воняют керосином.

Вася робеет перед учителями. На книги времени у него нет. Свиней надо мыть.

Недалеко от Васиного дома живёт семья учителей.

Он завуч школы и преподаватель литературы. Она учительница истории. Детей нет. Некогда.

Когда Вася проходит мимо них, голова в поклоне сама пригибается к земле. Вася и летом, и зимой ходит без шапки. Если бы у него была шапка, он бы непременно снял её перед Такими Людьми.

Которые читают Книги.

В которых Слово. Которое говорит Бог.

…

В семье учителей поломалась плита.

Вася знает, как сделать. И все вокруг знают, что Вася это знает.

Его пригласили – помочь.

Вася согласился. Он в смятении.

Надевает свой лучший костюм. Который у него один. Остался со свадьбы.

Странно. Двадцать лет прошло. А костюм как раз. Когда-то был великоват. Сидел мешком.

Вася берёт свои вонючие инструменты и пряча глаза идёт ремонтировать плиту.

…

Это была самая большая душевная трагедия его жизни. Он потерял веру.

Святое благоговение в первые же секунды было задушено крепким устоявшимся запахом несколько лет не убиравшегося дома. Запах закисшего пота, устоявшейся пыли и слежавшейся грязи.

Вася всего лишь открыл дом учительского дома. И ступил несколько шагов.

– Можете не разуваться. Мы ходим дома обутые. Чтобы не нюхать вонючих носков.

По дому валялись груды вещей.

Хлам.

Везде, где только можно, стояли какие-то блюдечка, скляночки, тарелки – с остатками еды, жидкостей. Ящики, бумага валяется. Брачующиеся с уличной грязью половики. Паутина. Пыль. И, снова же – грязь. Везде грязь.

Навалены книги.

Вася увидел разбросанные по всему дому книги. На полу, на столах, на стульях. На подоконниках.

Вася всё понял.

Вася больше не верил в Слово. И в бога, который его говорил. И в книги, которые содержали слово, которое говорил бог.

Вася, как ошпаренный, бежал домой, к своим любимым свиньям, рассказать о постигшем его горе.

***

Книжное слово не было таким уж божественным. Вернее, это было слово, не то, которое говорит Бог. И книга была не та, где записано Слово, которое говорит Бог.

Это было не Слово, а просто слово.

Маленькое слово было маленькой исповедью. Маленькой застывшей слезой, в которой закоченел таракан, как насекомое в янтаре. Маленькие слова уродливыми бусами висели на покаянной груди.

Будучи сказанными, маленькие слова жили своей самостоятельной жизнью. Жизнью, на первый взгляд, бесполезного уродливого украшения.

Бери, кто хочешь, примеряй, смотрись в зеркало. Красиво?

Тот, кто говорил маленькое слово, не был Богом. А всего лишь человеком, который сказал маленькое слово.

Но тому, кто читал книгу, всякое маленькое слово казалось Словом, которое говорит Бог.

И любая книга казалась Книгой, где было Слово, которое говорит Бог.

И человек, который говорил маленькое слово, казался Богом.

***

Я снял с себя очередное выплаканное тараканье украшение.

Повесил на гвоздик в стене у порога. Пусть примеряют, кто хочет.

Может, кому подойдёт.

Но одного украшения оказалось мало.

Ведь скоро праздник, и праздничная демонстрация.

Для праздника нужен шарик. Простой воздушный шарик. Который, как воплощение Бога, реет над ликующей толпой.

Меня заколдовали Словом. Дъявола, видать, не Бога.

Руки мои обездвижили, ноги не слушаются.

В уши вставили шланги от насоса. В правое дуют похвалой. В левое руганью.

Тело моё раздувается. Воздуха всё больше. Кожа становится тонкой.

Я превращаюсь в огромный воздушный шарик. Мне легко и свободно. Чувство полёта. Неземная эйфория. Наверное, я счастлив.

Уши завязали верёвкой, чтобы не вышел воздух. Я уже ничего не слышу. Но не это главное.

К правому уху привязали ниточку, купленную в ближайшем магазинчике китайского ширпотреба.

И мы уже на демонстрации. Вокруг люди ликуют, радуются. Праздничное настроение.

Меня тянут за собой за китайскую ниточку. Я рею над толпой. Излишний воздух меня так и распирает. Но дарит неземное блаженство. Я становлюсь Богом. Мне кажется, что я окунулся в Вечность.

Толпа орёт, гремят салюты. Праздник продолжается. Потом направляется к дому.

Дома нас ожидает хорошее вино и домашний самогон.

Обильные закуски.

Песни за столом.

Танцы у стола.

Вякающий на полстены господин телевизор.

Нормальные земные радости. Оргастическая концовка любого праздника.

А как же я? С раздувшимся телом? С завязанными ушами. Мне даже рта не раскрыть от распирающего воздуха.

***

Я люблю детей.

Особенно хулиганов.

Они искреннее. Честнее, что ли.

Видать, я и сам ребёнок. Или наоборот. Но не посредине.

Я вижу Даню хулигана. Ему шесть лет. Он, как всегда, в ударе.

Праздник. Дане весело.

Даня улыбается мне. Ему нравятся праздничные шарики.

Я улыбаюсь Дане. Мне нравятся хулиганы.

Дане дают подержать меня за ниточку. Он крутит меня на все стороны.

Суёт руку в свой бездонный до колен карман, шарит там долго. И достаёт булавку.

Даня, кто дал тебе булавку! Ты же ребёнок!

Ах, да, ты же хулиган. Прости. У хулиганов должны быть булавки.

Даня с неподдельным интересом расстёгивает булавку и тычет мне в бок.

Кожа натягивается до предела. Я не в силах сопротивляться Даниному уколу.

Клетки моей истончившейся кожи расступаются и в образовавшуюся дырочку с шумом вырывается весь накачанный в меня насосами воздух.

Кожа дрожит, как флаг на ветру. Воздух выходит быстро.

Я вроде как в лихорадке. Смотрю с тоской на Даню.

Мысли путаются.

Воздух выходит.

Дане интересно. Он выпускает нитку из своих рук.

Некоторое время я летаю ракетой вокруг Дани и куском опустошённой кожаной оболочки падаю к его ногам.

Даня наклоняется. Некоторое время с любопытством рассматривает дырявую оболочку и пинком ноги отшвыривает на обочину.

Следующим послепраздничным утром дворник сметает озорным веником праздничные остатки в совок, кидает их в большой чёрный мусорный пакет.

Я уже в машине. С такими же, как я, счастливыми остатками.

Отправляюсь в свой вечный покой отдыхать на ближайшую свалку.

***

Мои последние мысли о Дане.

Я люблю его, неисправимого хулигана.