Софи открыла калитку. Вошла во двор.

На крыльце лежал Толик.

Навзничь. Руки, ноги неестественно разбросаны в стороны. Так же неестественно запрокинута голова.

Софи испугалась. Толик мёртв?

С выпученными от страха глазами Софи приблизила своё лицо к Толику.

Да он пъян!

– Ах ты, бл…! Ах ты, тварь!

Схватила первое попавшееся – висящую на крыльце тряпку и тряпкой его, тряпкой.

Тянет за рукав, матерится во все стороны.

Насилу подняла. И снова его тряпкой, тряпкой.

А Толик лыка не вяжет.

– А-а. Э-э. М-м……

– Ну ты смотри, какой идиот, ну идиот же. Позорище!  С…а! Иди сюда! Иди сюда!

И снова его тряпкой, тряпкой.

Тянет за рукав в дом.

Дотянула до кровати.

Кинула на кровать.

– Вот же ж горе мне досталось. Вот же ж горе!

А Толик своё:

– А-а. Э-э. М-м……

Пъян в стельку.

Невменяем.

Грохнулся, как бревно.

Софи пошла управляться за скотиной и тихо в кулах плакать.

***

Софи помнит себя молодой.

Ей 20 лет.

Вся жизнь впереди.

Она уже разведёнка. Первый бил. Безжалостно.

Пил и бил.

Развелась.

Энергия так и прёт, так и прёт. Софи жить хочет.

Красиво и весело.

…

Толик приехал в село на заработки.

Кудрявый, черный, как циган.

От девок отбою нет. На все руки мастер. Среднестатистический бабник.

То есть, парень хоть куда.

Софи, как увидела, обомлела вся.

– Толик, душа моя!

Стояла за клубом, смотрела издали на чернокудрого красавца.

Высмотрела. Виплакала.

Победила, штучка махровая.

Добилась своего.

Захомутала казака.

Накрыла юбками, припёрла прелестями бабскими.

Зажала Толика, как быка в стойле. Ни продыхнуть, бедолаге, ни что другое сделать.

…

Как-то быстро Толик Софи надоел. Ну мужик. Красавец. Да какая разница. Глаз быстро привыкает.

Хоть красавец, хоть уродец.

Красавцы приедаются быстрее.

Уродство в этом плане долгоиграюще.

Красавец. Самолюб. Много себя на такого тратишь.

…

Софи грезилось богатство.

Все в золоте пальцы. Домина. Импортный автомоцикл.

Шубы.

И зависть соседей.

Зависть – ценность наипервейшая. Ради неё и всё остальное.

А Толик – романтический чемодан.

Бестолковая мужичья шкурка.

Ну какой с него добытчик.

Как не рыбалка, так поцелуи.

Дались же ему эти мерзкие поцелуи.

***

Толик упивался поцелуями.

Бабские уста были всего лишь средством от одиночества. Пропуском в вечность.

Вратами в тонкий мир. Где ропщи нет. Где тонкий лунный свет, водная тишина и густое блаженство.

Толик жадно жамкал губами бабские уста. Нежно мял язык, легко покусывая.

Не рот, а закольцованный аквапарк женского бесконечья.

И сердце – как маятник.

…

Толик помнил Мариз.

Покорный взгляд, который она всегда ему отдавала. И всю себя.

Мариз была вратами. Для Него.

С Мариз Толик вляпался в вечность. Космонавт в открытом космосе.

Невесомость. Лёгкая тошнота.

Гагарин, силь ву пле.

Мариз потерялась за дальним горизонтом любовных приключений.

Где же ты, Мариз?

***

С чего всё началось?

Поцелуи. Софи смотрела куда-то в сторону.

«Ты думаешь о шубе? Дорогая Софи…».

Толик сникал. Ему обрезали крылья. Смертен. Как и все. На земле. Как в могиле.

Карабкался, царапал тело, падал. Снова карабкался, падал.

Упал.

Пьянство отличное средство от одиночества. И билет в вечную жизнь.

Ничуть не хуже Маризкиных поцелуев.

Где же ты, Мариз?

Толик слыл обычным сельским пьяницей.

***

Софи любила Толика. Одноногой любовью.

Толик заместо костыля по жизни.

Вначале.

Софи не то, чтобы только брала. И давала.

Любовь обменная. Толик ей шубу. Она дежурные поцелуи.

Равноценно.

Нет шубы – нет поцелуев.

Толик запил. Прилип обрыдлой привычкой.

Ну не было у Софи столько любови, чтобы вот так – на тебе, Толик! Дверь в открытый космос.

Так себе – дверка в чуланчик.

***

Толик цеплялся за Софи. Он требовал пилюль от одиночества.

Поцелуи.

Был как все. С обычной человеческой зависимой любовью.

А Софи – кривой костыль для входа в вечность.

Толик не мог ей дать того, чего у него отродясь не было. Сапоги. Шуба. Сапоги. Шуба. Сапоги. Шуба.

Нет. Он давал. Но не более, нежели брал. А то и менее.

Скорее равноценно. Есть поцелуи – есть шуба. Нет – нет.

***

Толик слыл обычным сельским пьяницей.

Неисправимым.

Запой. Отход. Запой. Отход.

Месяц. Неделя. Месяц. Неделя.

Двадцать лет.

От этой сельской безысходности даже болезни пили пиво. Им не до Толика.

Болезни обходили Толика стороной.

***

В тот день Толик набрался, как обычно.

Что-то уж совсем ему было мутно. Голова гудела, как пустая кастрюля, по которой долбонули черпаком.

Плюхнулся в кресло. Вспомнил Мариз. Поморщился. Стерва.

…

Высокая волна боли накатила внезапно. Как вроде бы череп разлетелся вдребезги.

Да он просто лопнул. Не выдержал давления набухающего мозга. Громадный ядерный взрыв.

Накрыло всего. Толик не успел даже вскрикнуть.

И тут же попустило. Волна боли отхлынула.

Блаженство. Перина? Мягкое, тёплое. Влажное? Толика всё глубже опускало в пучину блаженства. Вечность соскучилась. Это был прощальный Маризкин поцелуй. Врата…

Смерть была не страшна. Смерть приятна.

Мысленные горизонты подёрнулись лёгким туманом. Слегка. Больше.

Мысли рассеялись в тумане. Туман гуще.

Только туман.

Толик умер.

***

Вскрытие даже и не делали.

Толик слыл обычным сельским пьяницей.

В свидетельстве написали: смерть от алкогольного опьянения.

Так всем было проще.

Священник отпевать отказался. Пьяницы – самоубийцы. А последних не отпевают.

За гробом шла убитая горем Софи. Да плелись три друга забулдыги.

Прощаются.

Толик лежит что живой. Пол-лица синие (инсульт?).

Целуют.

Крышка.

Гроб опустили.

Холмик.

***

Прошёл год. Толик несколько раз снился Софи.

Так и в этот раз. Накануне годовщины.

…

Белая-белая комната. Белый стол, стулья. Белая кровать.

Неестественно белые.

Посреди комнаты стоит Толик.

Улыбается. Расслабленной блаженной улыбкой.

Ласковой. Нежной.

Сияющей.

Смотрит Софи в глаза.

– У меня всё хорошо.

Молчит.

Картинка медленно удаляется. Всё дальше и дальше.

…

Софи проснулась.

…

Это был последний её сон с Толиком.